Помните, был такой очень симпатичный короткометражный фильм «Математик и чёрт»? Очень рекомендую, если не видели.
А эта байка будет называться «Математик и филолог». Или лучше «Математика и филолог».
Дело в том, что у филологов с математикой отношения обычно весьма напряжённые. Мало кому удаётся и то, и это. Обычно бывает или одно, или другое. Может быть, мы просто по-разному мыслим?
Впрочем, «песня совсем не о том». Или не совсем о том.
В девятом классе у нас сменился учитель математики. Разницу мы почувствовали сразу — до этого математику нам преподавали довольно плохо, а Марк Абрамович явно знал и любил свой предмет и умел его объяснить. Особенно тем, кто математику чувствовал и понимал.
В это время в школах ввели кабинетную систему, и свой кабинет Марк Абрамович оформил по своему разумению. Вместо обычного тогда портрета Ленина он повесил над доской огромное изречение — от стены до стены: «Математика — наука великая, замечательнейший продукт одной из благороднейших способностей человеческого разума. Д.И.Писарев». Большими пенопластовыми буквами на тонких деревянных реечках.
На это изречение я с тоской смотрела целый учебный год. «Математика — наука великая…» Великая, конечно же — великая, но почему же мне так трудно было её усваивать? Символы и абстракции, которые так легко и спокойно укладывались в голову в языках, не давались в руки. Понятие «производная» ускользало как намыленное. В формулах всё время приходилось возвращаться к началу и вспоминать, что чем обозначалось. И всё это вместе вызывало лёгкую тошноту и головокружение. В такие моменты я сдавалась и в очередной раз начинала читать книжку под партой. Kогда по-русски, когда по-английски, когда по-литовски — тут было всё легко и всё понятно.
«Математика — наука великая…» Всё это было тем обиднее, что при моей огромной и всепоглощающей любви к языкам я в глубине души чувствовала, что это — тоже язык, который я почему-то была бессильна понять. И не просто язык, а язык, исполненный высочайшей божественной гармонии, и если бы можно было его выучить, то гармонии прибавилось бы и в душе, и в жизни и в понимании мира.
Но такое же поражение я уже к тому времени успела потерпеть в музыке. То же самое ощущение — другой, какой-то инопланетный язык, гармония, которая не даётся в руки, манит и всё-таки остаётся недоступной.
Что же, приходилось ограничиваться тем, что получалось — значит, обычными человеческими языками. Поступать-то предстояло на филфак. С другой стороны, «наука великая» запросто могла мне испортить средний балл, нужный для поступления. Значит, учить её всё-таки было надо. (Так, что у нас там? Правило математической индукции? «Если некоторое математическое утверждение справедливо при n=1, и из справедливости его при n=k следует его справедливость при n=k+1, то это утверждение справедливо при любом n.» Вы это понимаете? Я вас поздравляю. Я — нет. Но помню это последние сорок лет, бог весть зачем.)
А потом учебный год закончился. И можно было вздохнуть с облегчением. И спокойно читать книжки, и три месяца не думать о правиле математической индукции.
Через две недели после начала каникул я случайно встретила Марка Абрамовича и удивилась тому, что он выглядел очень озабоченным. Это ему было абсолютно не свойственно. Марк Абрамович был очень жизнерадостным человеком. «Слушайте меня внимательно», — говорил он, — «Если поймёте половину — я буду рад. О второй половине поговорим завтра.» А тут — да что же случилось?
А ничего особенного. Класс пришли красить. Изречение сняли со стены. Буквы рассыпали. «А теперь никто не может вспомнить, что там было написано. Я кого только ни спрашивал — никто не помнит, и всё тут. И сам не помню.»
Сказать, что я удивилась — значит не сказать ничего: «Как это — никто не помнит? Про «математику — науку великую» никто не помнит? Я помню! Там было написано…» Марк Абрамович схватился за блокнот:» Подожди, дай я запишу… Замечательный продукт? Нет? Замечатель-ней-ший? Придумают же такое..»
Мне вспомнилась школьная легенда о том, как Марк Абрамович однажды заявил на педсовете: «Эта ваша гуманитарщина…», чем до крайности возмутил учительницу русского языка:»То есть как это -щина?! Что значит -щина?! Это что такое -щина?!»
Интересно, он что, не сам это изречение выбирал? «Математика — наука великая…»
Когда начался учебный год, Марк Абрамович попытался поэкспериментировать. Ученика, который заканчивал ответ, он просил отвернуться от доски (а класс — не подсказывать) и вспомнить, что, собственно, над доской написано.
На моей памяти не вспомнил ни один. До сих пор не могу понять, почему. Ну хорошо, все были заняты математикой. Но неужели все, кроме меня?
А математика, конечно — наука великая…